ПРИВЫЧНЫЕ ЗВУКИ

Если весной, когда уровень воды сравнительно низок, вы с запада обогнете Мшичинский залив в Дарвинском заповеднике и пересечете топкое моховое болото, то обязательно попадете к на­чалу лесистой гривы. Покрытая на возвышенных участках старым ельником, а в моховых понижениях - угнетенным низкорослым сосняком, она на несколько километров протянулась с запада на восток и выходит к широкому водному простору Рыбинского водо­хранилища. Эта грива носит название Морозиха. В прошлом всю эту территорию покрывали леса, потом их затопили водой. От из­бытка влаги погибли деревья, осыпались листья и хвоя, в воду упали отжившие великаны. Только на высокой гриве сохранился зеленый лес. Темные ели и сейчас высоко поднимают свои верши­ны, широко раскинули ветви березы.

Гриву Морозиху не часто посещают люди. В стороне она, да . и не легко в весеннюю пору проникнуть к этому месту. Контрабан­дой иной раз нагрянут сюда ягодники за перезимовавшей под снегом клюквой или побывает охрана заповедника, и вновь на гриве наступят тишина и безмятежный покой. Только порой с от­крытой воды налетит беспокойный ветер, да в ответ ему глухо зашумят вершинами старые ели. Зато много здесь зверей и птиц. Нередко забредет на гриву медведь, по ее краям гнездятся круп­ные хищные птицы, часто встречаются лоси.

Однажды в прохладный майский день мы с приятелем Вячес­лавом Васильевичем решили проникнуть на гриву Морозиху. Люблю я с этим знатоком природы не спеша побродить по мол­чаливому заповедному лесу.

Мы достигли лесистой гривы, осмотрели по пути сначала гнездо ястреба-тетеревятника, потом большого подорлика и, спустившись в низину, пересекли угнетен­ный сосновый лес. Болотистая почва и высокие моховые кочки сильно затрудняли наше движение. Время от времени с хлюпань­ем проваливалась в болото нога, с треском ломался сухой ва­лежник.

- Смотрите, филин, - тронув меня за локоть, шепотом пре­дупредил Вячеслав Васильевич.

В нескольких шагах впереди на толстом суку корявой сосны я увидел большого филина. Развесив в сторону ушные пучки перь­ев, он неподвижно сидел к нам спиной и не обращал никакого внимания ни на всплески воды, ни на треск валежника - вообще на весь шум, производимый нами. Меня поразило такое поведе­ние филина, чрезвычайно чуткой и осторожной птицы. Шепотом я сказал это Вячеславу Васильевичу. Но и едва слышный шепот, видимо, достиг тонкого слуха птицы. Филин медленно повернул голову. Одно его длинное ухо подозрительно поднялось вертикаль­но, затем поднялось другое, прищуренные глаза сразу открылись, стали круглыми. Сорвавшись с сосны, филин почти над самой зем­лей быстро полетел прочь от беспокойного места и, лавируя между деревьями, исчез за зеленой завесой.

- Эх ты, филька-простофилька! - усмехнулся я.

Обитая на глухой, отдаленной гриве, филька в значительной мере потерял свою прирожденную бдительность: ведь редко за­глядывает человек в его владения.

В ту весну в Дарвинском заповеднике серых ворон было осо­бенно много. Сначала они держались по берегам разливов стаями потом численность их несколько уменьшилась. Вероятно, часть птиц отлетела в другие места, к рыбным промыслам, где корму значительно больше, а остальные разбились на пары. В конце ап­реля, выбрав наиболее богатые водяной птицей места, вороны по­строили гнезда и вскоре отложили яйца. Куда ни пойдешь, всюду наткнешься на пары серых ворон. Еще издали, с вершины старого дерева, заметят они идущего человека и зоркими глазами хищника следят за каждым его движением.

Придется нам временно прекратить экскурсии и заняться во­ронами, решили мы с Вячеславом Васильевичем. Утки уже начали откладывать яйца, а ворон в этом году загнездилось особенно много. И если сейчас не отстрелять их, не сократить их числен­ность, они наделают много бед заповеднику - погибнут утиные гнезда. На другое утро после этого разговора мы уже не пошли, как обычно, на дневную экскурсию, а занялись подготовкой к ист­реблению хищников. Осмотрели со всех сторон шалаш, заблаго­временно поставленный на окраине луга близ деревеньки, под­правили его свежими сосновыми ветками, неподалеку от шалаша вбили колья. На этом и закончилась подготовка к предстоящей вороньей охоте.

Уже года два около соснового леса, в просторном сарае с дверью, затянутой металлической сеткой, содержался взрослый филин. Маленьким смешным птенцом принесли его когда-то из заповедного леса. Но птица не стала ручной и доверчивой. На отшибе стояла эта постройка, ее редко посещали люди, и молодой филиненок в уединении стал постепенно таким же диким и не­людимым, как и филины, живущие на свободе. Когда кто-нибудь приближался к металлической сетке и заглядывал внутрь сарая, он угрожающе щелкал клювом, таращил глаза, а затем, сорвав­шись с места, носился по всему сараю.

Время от времени пленного филина использовали как приман­ку при отстреле серых ворон в заповеднике.

- Когда вы последний раз фильку кормили? - спросил я приятеля.

- Дней десять или двенадцать назад, - ответил он.

- Как это десять или двенадцать - вы, наверное, шутите? Мне было хорошо известно, что Вячеслав Васильевич очень

любит животных и не допустит небрежного отношения к птице, содержащейся в неволе.

- Нет, не шучу, именно так. Мы его обычно в течение месяца, иногда два, иногда три раза кормим. Вот и завтра получит двух-трех ворон, и опять попостится по меньшей мере с недельку. Не удивляйтесь, этого вполне достаточно. Завтра поймаем его, сами убедитесь, какой от тяжелый.

И действительно, несмотря на длительные перерывы между кормежками, филька оказался сильным и вполне упитанным. С трудом я прощупал у него киль, что, несомненно, доказывало здоровье птицы.

Стояло прохладное утро, когда я забрался в шалаш, удобно уселся на кучу веток и, приготовив ружье, стал терпеливо ждать. Ц1агах в пятнадцати от шалаша, на земле, привязанный веревкой За ногу, сидел наш филька. Избыток света сначала ослепил пти­цу, она оставалась неподвижной. Потом филин стал медленно поворачивать голову, озираясь кругом, и хлопал глазами, видимо, не зная, что предпринять дальше.

Интересно, что филины способны на такое долгое голодание. «Как в этом отношении они похожи на тигров!» - думал я, вспо­миная прочитанную статью натуралиста Левы Капланова. По­ставив себе задачу изучить питание уссурийского тигра, он целы­ми месяцами ходил на лыжах по тайге хребта Сихотэ-Алиня по тигровому следу. В результате упорных исследований ученый уста­новил, что тигр на свободе ловит и поедает добычу примерно раз в полторы-две недели. Задерет оленя, попирует над ним денька два или три и идет дальше. А там, смотришь, через недельку-другую вновь попадет в лапы хищнику кабан или другая крупная жертва - и опять вволю отъедается тигр перед новым длительным воздержанием.

На этом мысли мои оборвались. Где-то позади шалаша на­стойчиво застрекотала сорока. Предчувствуя неприятность, филь­ка поспешил убраться с открытой поляны. Поднявшись на крылья, он рванулся в сторону, но привязанная к колу веревка натянулась до отказа и повалила его на землю. Тогда, раскрыв широкие крылья, хлопая глазами и щелкая клювом, филька принял боевую позу, топчась на одном месте.

В этот момент высоко над шалашом я услышал тревожное воронье карканье. Ворона летела, описывая небольшие круги над луговиной, как бы скликая на помощь ворон-соседей. Вскоре к ней присоединилась другая птица, потом третья, еще и еще... И вся компания, наполняя тишину утра возбужденным карканьем, закружилась в воздухе, спускаясь все ниже и ниже. Вот одна из ворон пролетела над самым филином, другая, продолжая кричать, уселась на верхушку рядом стоящего дерева.

Возбуждение нападающих птиц передалось и фильке. Он вновь попытался подняться на крылья, и его неудачный взлет вызвал страшный переполох среди вороньей компании. Грянул выстрел, потом второй, за ними последовал третий, и все превратилось в какой-то хаос. Филин подскакивал вверх, защищался от пикирую­щих сверху птиц, набрасывался на упавших после выстрела, а вороны, не понимая, в чем дело, и, вероятно, приписывая все несчастье ненавистной ночной птице, с еще большим возбужде­нием продолжали нападение.

Возбуждение фильки не прекратилось и после того, как воз­душная атака закончилась и мы подобрали и уложили в заплеч­ный мешок убитых ворон. Филин и на нас таращил глаза и щел­кал клювом. Когда же мы попытались взять его в руки, он, защищаясь, перевернулся на спину и выставил вперед мохнатые когтистые лапы.

- Что и говорить, смельчак! Дорого сумеет продать свою жизнь, если в этом будет нужда, - уронил Вячеслав Васильевич скрутив, наконец, филина. - До смерти боится только одну птицу - безобидного кулика-сороку. Как прилетит этот пестрый, красноносый кулик, начнет с громким свистом пикировать свер­ху, тут уж не выдерживают филькины нервы. Распластается он на земле, раскроет крылья и лежит, словно мертвый.

- Жалко все-таки эту птицу, я бы выпустил ее на волю, - сказал я Вячеславу Васильевичу, когда мы водворили фильку в сарай и бросили ему убитых ворон.

- Ничего не выйдет из этого, уже пробовал, - безнадежно махнул рукой мой собеседник. - Улетит в лес, сядет на дерево и будет сидеть на одном месте голодный несколько суток сряду. Приходи и бери руками. Ведь выкормыш, - пояснил он.